Этот материал можно скачать в формате WORD:    igrok.doc  

ПСИХОДЕЛИЧЕСКИЙ

АДЮЛЬТЕР С СОЦИОНИКОЙ.

ВАШ ТИП ИГРАЕТ

ИЛИ ЗАИГРЫВАЕТ?

 

В гостях у соционики

 

Есть такая наука под названием «соционика». Увле­кательная, надо сказать, вещь. Часто используется работодателями для определения типов характеров сотрудников. А все потому, что соционика зани­мается выяснением типов личностей и способами их взаимодействия. Соционика выделяет 16 раз­ных психотипов, или, как это называется в самой науке, ТИМов*, и живенько описывает, как и в каких отношениях один ТИМ состоит с другими.

      На самом деле все просто. Например, если вы создаете сложные цепочки выводов, обосновы­вая свое мнение на каждом этапе, строите по­следовательности и приходите к результату — вы логик, т. е. «Л». Если вам сложно объяснить, что, почему, да как, но вы чувствуете, что все имен­но так,  —  записывайте  себя   в  интуиты,   «И».  Вам

 

        * ТИМ — тип информационного метаболизма. — Прим. ред.

надо все пощупать, примерить на себя или про­пустить через себя — скорее всего, вы сенсорик, а если воспринимаете больше умозрительно — тог­да, похоже, этик. «С» и «Э». Еще вы либо экстра­верт, либо интроверт. Тоже «Э» и «И».

Оценка идет по двум парам понятий: Логик — Этик, Сенсорик — Интуит.

Если копнуть чуть глубже, то логика — это си­стема, закон, порядок; потребность анализа и уста­новления логических связей; игнорирование чувств людей в интересах дела; неспособность говорить о своих эмоциях, неумение/нелюбовь разбираться в причинах ссор и недоразумений. Короче, самое важное — что человек сделал/создал. Личность че­ловека как субъекта с эмоциями и душевным ми­ром для логика второстепенна.

Этика: умение разбираться в эмоциях окружаю­щих; способность влиять на других своими эмоци­ями; принятие решений под влиянием симпатий/ антипатий, обидчивость. То есть продукт деятель­ности человека для этика вторичен. Для него субъект с эмоциями и миром душевным на первом месте.

Что касается сенсорики и интуиции, то сенсорика отождествлена с практикой. У сенсорика прекрасно развиты органы чувств и функционируют внешние и внутренние рецепторы. Они чувствуют состояние и своего тела, и чужого. Они чувствительны к внешней оболочке и ставят форму выше содержания. Плюс сенсорик обладает конкретным мышлением и дви­жется от конкретного к общему. То есть сенсорик на­копит практические данные и потом их обрабатыва­ет. Соответственно воображение у него — не фонтан.

      Интуиция отождествлена с идеей. Интуиты отличаются более высоким порогом чувствительности и способны реагировать на внутренние и внешние раздражители с опозданием. Они способны не заме­чать физических неудобств и адаптироваться к боли. Мышление интуита абстрактное. То есть он выдви­гает изначально теорию, а факты ему нужны только для подтверждения гипотезы. Интуит, в отличие от сенсорика, творческой фантазией наделен.

Это, конечно, поверхностно до невозможности, но более глубоко можно копаться месяцами. Могу заверить, скучно не будет, откроете в себе и в окру­жающих массу новенького и интересного.

Так вот, в зависимости от того, логик вы, Интуит, сенсорик, экстраверт или интроверт, и от того, какая из этих черт у вас доминирует, выделяют­ся 16ТИМов, с такими аббревиатурами, как, на­пример, СЛИ — сенсорно-логический интроверт, ЛСИ — логико-сенсорный интроверт и т. д. и т. п. Впрочем, все эти аббревиатуры с ходу не запом­нишь, поэтому им придумали названия — Штир­лиц, Максим Горький, Джек Лондон, Робеспьер, Га­бен, Дюма, Гексли, Гюго, Достоевский, Бальзак, Дон Кихот, Есенин, Жуков, Наполеон, Гамлет, Драйзер. В общем, вначале вас ждет увлекатель­ное самокопание с помощью соционики, когда придется почитать, ответить для себя на несколь­ко вопросов и определить свой ТИМ. А дальше на­чнется самое интересное.

Соционика очень четко и увлекательно описы­вает взаимоотношения этих самых ТИМов. Напри­мер, если вы Гамлет, значит, вы дуал Горькому, заказчик Дон Кихота, контролер Дюма, активатор Жукова, полудуал Робеспьера, подконтрольный Бальзака и т. д. по отношению к другим. Впрочем, «подконтрольный» — это не значит, что Бальзак обязательно установит над вами жесткий контроль и начнет всячески командовать. Нет, конечно. Но вот подспудно раздражать может. И связываться с ним лишний раз не захочется, на интуитивном уровне. Знаете, как бывает, когда четко знаешь, что человек на твои закидоны не реагирует, и при­ходится при нем сдерживаться, чтобы не обост­рять отношения.

Дуал— это «второе я». Вернее, даже не так, это — та самая «вторая половина». Причем, это совсем необязательно партнер по браку (ага, если б все было так легко!), это может быть друг, или на­чальник, или сосед, или кто угодно еще. Но это тот, кто понимает с полуслова, позволяет быть самим собой и дополняет чуть ли не во всем.

В своем подконтрольном, наоборот, уже вы ста­нете искать какие-то раздражители, следить, вы­искивать, находить и злиться, что все не так, но сделать ничего не сможете. Возьмем, например, Есе­нина и его взаимоотношения с другими ТИМами.

Есенину дуал — Жуков. Дуализация — это иде­альное дополнение, однако это не значит, что им всегда хорошо друг с другом.

Активатором Есенина, или, проще говоря, Еся, является Макс. Активаторы постоянно «тонизиру­ют» друг друга, и это самые лучше отношения для совместных мероприятий. Например, может очень удачно сложиться соавторство или совместный бизнес.

Зеркальщик — Гамлет. С ним, в общем случае, видят друг в друге себя, «улучшенную версию». А вот насколько сойдутся и будут ли раздражать друг друга — индивидуально.

Кстати, надо оговориться: дуальность Есенин — Жуков, например, будет строиться не так, как у Достоевского со Штирлицем, а у тех не так, как у Дюмы с Дон Кихотом и т. д. И, конечно же, к осталь­ным отношениям, тоже относится.

Миражник Есенину — Дон. Им клево и инте­ресно общаться друг с другом, особенно отдыхать вместе, но при длительном общении каждый ждет от другого не того, что тот собой представляет.

Деловые отношения — с Дюмой. Понравятся друг другу или будут раздражать — индивидуально, но чаще напрягов не возникает. Понятны друг другу «методы» и общие проблемы, но непонятны «цели».

Подзаказный — Робеспьер — вроде и вызывает уважение к уму, но частенько раздражает тем, что не может отстоять свое мнение, бежит от конф­ликтов, что воспринимается как трусость. И во­обще, вялым частенько воспринимается, «недина­мичным».

Подконтрольный — Гюго. Поначалу симпати­чен, потом начинает слегка раздражать тем, что совершенно не умеет делать элементарные, с точ­ки зрения Есенина, вещи. Например, указываешь ему на это — а он не понимает, чего от него хотят, еще и пугается/обижается/злится и т. д.

Контролер — Джек. С одной стороны, постоян­но задевает, причем вроде как ничего специально для этого не делая (может говорить вообще о чем-то третьем), но ответить не можешь — даже когда отвечаешь, контролер твои аргументы просто не воспринимает за веские.

     Заказчик — Драйзер. Он может нравиться, мо­жет раздражать, но всегда при этом производит впечатление, что его «не сдвинуть с места» — об­щение очень энергозатратно, причем со стороны именно Есенина, а не Драйзера. Если общение не очень длительное — то это полезно, ибо прораба­тываешь свои слабые стороны. Но при этом до­статочно трудно общаться. Чувствуешь себя как школьник перед учителем на экзамене.

Полудуал — Наполеон. В отношениях комфорт­но, весело при дружеском общении, почти как с дуалом, но когда что-то делаешь вместе или, не дай бог, он тебе начальник — кошмар. Постоянно ждешь от него (а он от тебя) чего-то другого, не того, что ты в силах дать или сделать.

Квазитождик — Дост, т. е. Достоевский. Чем-то похоже на заказные отношения, но не настолько энергоемкие и, главное, симметричные. Как пра­вило, поначалу друг другу нравятся, но потом на­растает непонимание.

Противоположник, или отношения «погаше­ния», — Гексли. Вроде интересно и ненапряжно друг с другом общаться, но толку с этого никако­го (ни личностного роста, ни нормального общего дела, как правило, не делается). Не поддерживают друг друга. Но прекрасно годятся для приятель­ского трепа.

Супер-эго — Габен. По ощущениям — нечто со­вершенно другое, как с другой планеты. Типа «по структуре такое же, но содержание — вообще не­понятное». Отвлеченные темы лучше вообще не обсуждать, по опыту — будут говорить о разном, и один другого не поймет (вернее, поймет, но что-то свое, не то, что тот говорил).

И конфликтер — Штирлиц. Поначалу может и восхищать, умеет же такое, чего у тебя или пло­хо, или странно, или вообще непонятно как. А по­том создается впечатление, будто он нарочно хо­чет тебя задеть, хотя понятно, что не нарочно. На шутки твои (слова, действия) часто реагирует не так, как ты ждешь (может обидеться, где другой бы рассмеялся, и т. д.). В итоге чувствуешь себя полным дураком, злишься, раздражаешься (и на себя, и на него).

Если соблюдать дистанцию, не лезть слишком близко друг к другу — зачастую общаешься нор­мально.

Ну а с тождиками понятно: ясен и близок тип мышления, видны основные проблемы по жизни (но помочь ничем особо не можешь, ибо у себя та­кие же). У тождика быстро схватываешь новое, ибо понятно, как это работает. Этики-тождики друг друга иногда раздражают, логики — намного реже. Ах да! Тождики — это люди твоего же ТИМа.

В общем, есть в чем разбираться, есть, чем голо­ву занять. К сожалению, коснуться всего я не могу, поскольку пришлось бы писать отдельную книгу про соционику; попробуйте запомнить главное: соционика занимается межличностными отношениями, а к ним относятся и дружба, и любовь, и отношения с подчиненными или начальством, и все остальные контакты с людьми. В общем, не удивляйтесь, если при приеме на работу у вас поинтересуются вашим ТИМом, а то вдруг вы, скажем, Есенин и совер­шенно не способны работать по жесткому графи­ку, вгоняющему вас в тоску и депрессию. Мало ли, может, начальство хочет заполучить себе Горького, который будет трубить от звонка до звонка и четко соблюдать субординацию.

Или, например, семейные отношения. Штирлиц считает, что любовь — это обеспечение и стабиль­ность. Если он близости с партнером не чувствует, скорее всего, свалит подальше, поскольку копать­ся глубоко и что-либо искать ему не придет в голо­ву. В смысле близость либо есть, либо нет. В любом случае в лишних сантиментах он не нуждается. А вот Джек Лондон стремится руководить и в пос­тели, поэтому, если хотите получить удовольствие, отдайте ему бразды правления и не пожалеете — еще и научитесь чему-нибудь новенькому.

Ну и, конечно, игра — куда же без нее. Развести на игру можно всех, да и понятно, что каждый сам играет в свою игру. Другое дело, что соционика способна дать направление — с кем, как и во что надо поиграть. Как повернуть, подзадорить, повес­ти, извлечь выгоду и т. д. Давайте посмотрим, как примерно играют все эти ТИМы. Игра может быть любой, ну, скажем, «Поговорим о Гондурасе».

Логики

ЛИЭ, ЛСЭ, ЛИИ, ЛСИ (Джек, Штирлиц, Робеспьер, Максим Горький)

Итак, игра «разговор о Гондурасе» (предполагается активное участие).

Джек

Джек может вступить в такую игру, если Гонду­рас будет чем-то наподобие Изумрудного города (т. е. имеет место общее ощущение фантазийности и загадочности). А если еще Гондурас будет сла­виться красивыми людьми (причем есть фотогра­фии), то интерес Джека завоеван мгновенно. Он начнет с неуемным энтузиазмом «переться», скла­дывая фотографии друг с другом и говоря: «Как бы здорово они смотрелись вместе с этим! А, нет! Луч­ше эта с этим!» Любой логик любит играть людьми, как куклами, а Джек любит играть куклами краси­выми и сильными. Его немедленной мечтой станет поездка в Гондурас, чтобы донести людям, как и с кем им следует жить, исходя из понимания Джека.

При этом количество остальных игроков не име­ет для Джека значения. Главное, чтобы они обла­дали знаниями по Гондурасу, не превышающими уровень самого Джека.

Играть с Джеками довольно забавно, если вы — человек романтично-философского склада и при­знаете право людей на любые изречения. В про­тивном случае вскоре у вас возникнет желание прекратить игру и пристукнуть Джека. Беда Дже­ка не в том, что он не читает правил игры или не знает их. А в том, что понятия Джека о значении слов могут сильно расходиться с общепринятыми. К примеру, если вы подразумеваете под «коровой» большое животное с рогами, жующее траву и даю­щее молоко, то Джеку вы не соперник. Потому что выдав вам определение коровы, достойное энцик­лопедии, он спокойно укажет на козу и скажет, что это просто особый вид коровы. И вы в проиг­рыше, потому что реальность и Джек — понятия несовместимые. Естественно, ситуация несколь­ко утрирована. Но смысл ее от этого не меняется. Джек видит только то, что хочет увидеть. Если его фантазия требует видеть козу вместо коровы, он ее увидит. Игры с Джеками имеют смысл, только если вы хотите развлечься, потому что фантазия Джеков — вещь весьма увлекательная, пока она не задела лично вас или ваших друзей. Серьезное отношение противопоказано. Вы просто выйдете из себя, с десяток раз повторяя признаки коровы. Джек будет мило над вами подсмеиваться, гово­ря, что вы понятия не имеете, как на самом деле выглядят такие животные. При этом абсолютно ничего против вас не имея. Как и любого логика, личные качества человека его мало волнуют.

Штирлиц

Если быть до конца точным, Штирлицы — не игро­ки в классическом понимании этого слова. Их логика слишком отдает реальностью, они черес­чур ценят свое время, не любят споров и слиш­ком сильно желают получить результат. Плюс они всегда непрошибаемо уверены в своем мнении. Штирлиц играет логикой. Точнее, играют Джеки. А Штирлицы наносят ею удар. Их логика тяжела, поскольку несет в себе все то, что придумало чело­вечество за дни своего существования. «Правиль­но – неправильно», «можно — нельзя» — они не смогут ничего доказать, но окопаются на своих позициях весьма прочно — за их спиной все лозун­ги и правила, которые существуют в мире гласно и негласно. Переубедить Штирлица практически невозможно. Но если игра началась, долго она не продлится. Штирлиц слишком желает непремен­ной победы-результата, чтобы наслаждаться про­цессом. Причем победа для них не только в факте обыгрывания другого. Но и в том, чтобы оставить за собой последнее слово. Поэтому Штирль — актив­ный эмоциональный игрок, часто бессознательно использующий повышенный тон и жестикуляцию для «продавливания» своего мнения. И в то же вре­мя при любом намеке на возможный проигрыш он пожмет плечами и скажет, что продолжать не имеет смысла. Выходя из игры с гордо поднятой головой. Но в излишне грубых играх Штирль не участвует. Не обладая сам избытком деликатно­сти, он тем не менее остро воспринимает любое повышение тона и грубость в свой адрес.

      Штирлиц будет играть примерно так. Он, прочи­тав/услышав что-то о Гондурасе, тут же сообщит об этом всем, говоря, что «надо же, а я считал, что Гондурас...». При этом почему Штирлиц считал о Гондурасе именно так, совершенно непонятно. Не вздумайте, играя со Штирлицем, выражаться о гон­дурасцах грубо. Потому что для него, во-первых, все люди равны, во-вторых, он не терпит грубых выражений. Слово «латиноамериканцы» будет в самый раз. Если вы приехали из страны, где на­селение чернокожее, то слово «негры» желательно произносить бесстрастно. Иначе Штирлиц весьма эмоционально от вас потребует говорить «люди» или что-то подобное. Если вы были в Гондурасе, Штирль не подумает спросить о том, сколько там стоят иг­рушки для детей или как там себя ведут продавцы по отношению к покупателям. Он скорее поинте­ресуется на тему, приятное ли впечатление остави­ла страна, как звучит язык, тепло ли было. Он все воспринимает через ощущения. Причем во время вашего рассказа вас станут постоянно перебивать высказываниями типа: «Ничего себе! А я думал...», «Ну надо же! А мы даже не знали...» При этом он не ставит себе цели оскорбить вас или задеть. Он просто эмоционален и непременно имеет обо всем свое мнение, которое до всех стремится донести. Более того, если Штирлю сказать, что он перебивает вас и это некрасиво, он тут же искренне извинится. И через минуту опять возьмется за свое.

Максы

Такие же, как и все логики, — игроки за резуль­тат и ради результата. С той разницей, что норм поведения как таковых для них не существует. Макс сам пишет свои нормы, исходя из собствен­ной практичности. То есть на слово «черножопые» по отношению к гондурасцам он — максимум — улыбнется. Или вообще воспримет его спокойно. Ему лично до гондурасцев нет никакого дела. Ему есть дело только до себя и до «своих».

      Если Джеки и Штирлицы никогда не нагрубят оппоненту всерьез, то Макс совершенно спокойно скажет ему в глаза все, что думает. Разговор о Гон­дурасе он поддержит опять-таки с точки зрения практики. То есть если он туда собирается ехать, то спросит о ценах на продукты и куда можно сходить, что посмотреть, т. е. информацию, нуж­ную и интересную лично ему. Он с удовольствием посмотрит фотографии. Особенно те, где на фоне объекта отсутствуют люди. Но не надейтесь, что на ваш рассказ Макс покивает и скажет, что схо­дит туда, куда вы посоветовали. Он скажет что-то вроде: «Ну, я подумаю и решу». Он всегда прини­мает решения сам. Если он сам был в Гондурасе, то скорее дождется, пока вы выскажетесь сами, и только после этого обронит несколько фраз о сво­ем впечатлении. Возможен еще вариант, когда у Макса ситуация, в которой можно показать себя «сильным». К примеру, он жил в Гондурасе в до­вольно трудных условиях, выстоял, а теперь занял лучшее положение. С молчаливым завершением — «и вот я перед вами». При этом для него имеет зна­чение не столько количество слушателей, сколько их эмоциональность и способность чувствовать лю­дей — проникаться их словами. Он сразу выцепит таких восприимчивых по их восторженно-уважи­тельным репликам и, рассказывая, будет смотреть в их сторону. Не пытайтесь оспорить его слова, он вас не услышит. Не вступайте с ним в открытое противостояние (к примеру, словами «ты выдумы­ваешь») — вас просто раздавят. И сам Макс, и лю­ди, уважающие его, а уважают его очень многие.

Робеспьер

Робеспьер вступит в игру, если изначально нахо­дится в приятной ему компании, уютной атмосфе­ре и в хорошем физическом состоянии. В разговор он вступит, среагировав на шум голосов (если не занят работой), и, подняв голову, некоторое вре­мя будет просто внимательно слушать. Но недолго. Если рассказчик ему приятен как человек (т. е. он оценивает ощущение), он почти сразу начинает задавать вопросы. Робеспьеру интересна реальная жизнь, и Гондурас ему будет любопытен с точки зрения того, что если эта страна существует, то почему бы не узнать о ней побольше. Он не собира­ется туда ехать, никогда там не был, у него никого там нет, но вопросы из него посыплются, как из рога изобилия. При этом ни один вопрос не коснет­ся самих гондурасцев с точки зрения того, какие они по характеру. Цены на игрушки, погода утром, днем и вечером, работал ли у вас кондиционер в номере, какие там были экскурсии, куда именно, сколько они стоили и т. д. Фотографии Робеспьер смотреть не станет вообще или просто быстро пересмотрит из вежливости, не задав ни одного вопроса. Он не визуал и не замечает красоты. Но ценит четкость. Ему неинтересны лица людей, как Джеку. И объекты, как Максу. И ваши ощущения его тоже не волнуют. Он очень точно сформули­рует вопросы, чтобы они предполагали ответ «да» или «нет» или какую-то цифру. При этом мнение о Гондурасе он составит, собирая его, как игрушеч­ные качели в конструкторе, из деталей — ответов на его вопросы. Если Роб сам был в Гондурасе, он скорее дождется затишья в разговоре, чтобы вы­сказать свое мнение, но по каждому небольшому объему информации. В то время как для Макса более характерна «финальность», т. е. высказыва­ние своего мнения после того, как вы полностью выскажете свое. Причем Робеспьер свое мнение просто скажет спокойно и с мягкой улыбкой, не так эмоционально, как Штирлиц. И если его ин­формация различается с вашей, то Робеспьер ско­рее кивнет: «Ну, не знаю», не станет спорить, как Штирль или Джек, или пытаться бессознательно продавить свое мнение, как Макс.

 

      Словом, все базовые логики вступают в игру для результата и ради него — получить какой-то вывод-утверждение о ситуации. Только для Робес­пьера и Макса такой вывод будет складываться из частностей. А Джеки и Штирли предпочтут сразу получить общее впечатление.

Интуиты

ИЛИ, ИЛЭ, ИЭЭ, ИЭИ (Бальзак, Дон, Гексли, Есенин)

Бальзаки и Есенины схожи своим чувством време­ни. Ни тот ни другой тип не любят торопливости и обращаются со временем так, словно его бес­конечно много. Оба они живут фантазиями. Но реализуют они это свое кредо разными путями. Первый, как черный логик, копается в прошлом и настоящем, собирает море всякой информации обо всем на свете независимо от ее необходимости. А Есенин с увлечением говорит о своих фантази­ях, энергично жестикулируя, воплощает их в сти­хах и песнях. Но ни тот ни другой не в состоянии принять окончательное решение.

Бальзак

Бальзак заинтересуется темой Гондураса, толь­ко если разговор о нем ведется в вежливом тоне. Без эмоциональных всплесков, споров и прочих бурных проявлений эмоций. Бальзаки не терпят сильных эмоциональных проявлений и не допус­кают их со своей стороны. Если рассказываете вы, Бальзак постарается вас не перебивать вопросами. А если и перебьет, то извинившись и с вежливой улыбкой. Его будет интересовать всякая офици­альная информация: какой там язык, цвет кожи людей, уровень жизни, погода, история страны. Для него ближе информация, изложенная в сти­ле учебников и справочников. При этом никакой оценки — своего мнения о Гондурасе он не выска­жет. Максимум, чего можно дождаться от Бальза­ка, — вежливой фразы «Ну вот и повидали страну», сказанной с неизменной прохладной улыбкой. Сам Бальзак в качестве рассказчика столь же офици­ально-вежливо-безэмоционален. Он донесет свое мнение о Гондурасе, приведет высказывания сво­их знакомых, друзей и т. д., все это в мягко-нена­вязчивой форме, сообщая только факты и предо­ставляя вам право самому сделать вывод. То есть вам нипочем не добиться от Бальзака ответа на вопрос, а стоит ли туда ехать и понравилось ли там лично ему. Самое большее — вы получите в ответ фразу «Ну, мне кажется, туда стоит приехать, если интересуешься ... но надо учитывать...» или столь же уклончивый ответ. Настаивать и пытаться по­лучить прямой ответ бесполезно, и ничем хорошим для вас это не закончится. Бальзак или не станет больше продолжать разговор, или отпустит едкое замечание, или совершенно неожиданно (на ваш взгляд) выйдет из себя. Поэтому его стоит слушать только для информации.

Есенин

Есенин любит долгие подробные рассуждения, по­этому рассказом о Гондурасе заинтересуется, если вы будете подробно излагать все детали своего эмоционального состояния от поездки начиная с момента, как вы начали упаковывать вещи для поездки туда. Сам он станет слушать, мило улы­баясь вам и уютно устроившись в кресле с чаем и шоколадкой, причем нимало не подумав пред­ложить шоколадку вам или усадить вас удобнее. Есенина главным образом интересует, радовались ли вы поездке или нет, т. е. любой факт он воспри­мет через ваши чувства, вызванные этим фактом. И вообще, он будет очень приветствовать эмоцио­нальные рассказы с жестикуляцией и размахива­нием руками. И сам способен также эмоционально откликаться на ваши радости и огорчения, мило подшучивая над вами и всячески поддерживая приятную атмосферу, восклицая с улыбкой: «Ну надо же!» или делая огорченное лицо: «Представ­ляю, как тебя это расстроило». При этом от самого Есенина вы максимум получите фразу «В общем, райские кущи», и больше его мнение ни в чем не выразится. Хотя, возможно, вам экспромтом сочи­нят стихи, где точно опишут ваш рассказ, завер­шив его фразой-впечатлением по примеру «пока­залась ты той березкой, что стоит под моим окном». Сам Есенин в роли рассказчика столь же подробно описывает ситуацию, замыкая каждый образ эмо­циями по типу: «мы взмыли вверх, подобно анге­лам, и я проклял свой страх высоты». Словом, если вы логик, то, вероятнее всего, заскучаете. Рассказ Есенина бесконечен и полон малозначительных пустяков. Если же нет, то наберетесь впечатлений, хотя большей частью они могут касаться не Гонду­раса, а поразившего воображение Есенина полета до Гондураса.

 

      Доны и Гексли сходны своим восприятием — образом услышанной информации. Они как бы видят картинку. Но первого, как творческого белого логика, интересуют больше объекты и ситу­ации, и он рассуждает и расспрашивает о них. А второго, как творческого белого этика, — люди и их чувства, и он станет интересоваться вашими отношениями с людьми, чтобы уловить, что собой представляете вы и они.

Дон

Если вы, вернувшись из Гондураса, заорете: «А вот и я!», едва переступив порог, то первым челове­ком, который заинтересуется вашей поездкой, бу­дет Дон (особенно, если о Гондурасе он не знает), который с жадным любопытством вечно рыщет в поисках «чего-нибудь новенького». Дон заинте­ресуется, если вы будете громогласно, со спорами и громким смехом обсуждать вашу поездку. Его привлекают яркие проявления эмоций. При этом, несмотря на вроде бы искреннее желание услы­шать о вашей поездке, Дон будет дергать вас за рукав и напористо требовать: «Ну это скучно! Да­вай рассказывай что-нибудь поинтереснее!» Если во время вашей поездки вы столкнулись с чем-то загадочным, можете распрощаться с желанием рассказать все до конца. Дон вас мгновенно пере­бьет и примется громогласно рассуждать, пытаясь объяснить причины произошедшего явления или найти в нем какие-то закономерности, причем к выводу он так и не придет. То есть если вы желаете поделиться фактом, что, к примеру, в Гондурасе в каком-то месте есть трава красного цвета, при­берегите его для финала, иначе Дон отвлечет все внимание на себя, затеяв обсуждение этого зага­дочного явления и вцепившись в ваш рукав.

Если он (Дон) сам будет рассказчиком, то про красную траву и другие загадки вам расскажут в первую очередь вместе с возможными версиями объяснений всех явлений, причем мнение лично Дона вы услышите в полуутвердительной форме. «Мне кажется, такое объяснение логично, но каж­дый объясняет по своему». При этом «официаль­ная информация» будет выглядеть смятой. На ваш робкий вопрос о погоде последует нетерпеливое: «Да, жарко! Так вот, эта красная трава...» — и Дон вернется к своему интересу. Вы так и не поймете, что собой представляет Гондурас в плане сервиса и стоит ли туда ехать, но после рассказа Дона вы вполне сможете написать книгу «Загадки Гонду­раса в XXI веке», причем Дон вам поможет с удо­вольствием.

Гексли

Первым, кто подойдет к высыпанным вами на стол дешевым деревянным сувенирам, привезен­ным из Гондураса, и примется без спросу вертеть их в руках, а потом заинтересованно спросит, для чего их можно использовать, вероятно, будет Гексли. Вполне возможно, он попросит подарить что-то ему, хотя, скорее всего, новая вещь ему не так уж и нужна. Скорее всего, поигравшись с ней пару вечеров, Гексли в скором времени ее пере­дарит кому-то еще. Он почти не станет задавать вопросов о вашей поездке, Гондурас как страна и условия там ему малоинтересны. Но не ждите, что за вашим рассказом не будут следить. Еще как, причем с одной малоприятной, но вполне естест­венной для Гексли особенностью. То есть страшно цепляясь к правильности и точности употребляе­мых вами слов. Гексли сам выражается так, будто имеет ученую степень, и того же самого захочет от вас. Ему, не обладающему логическим мыш­лением, тяжело ориентироваться в обычной речи и делать из нее какие-то выводы. Он чувствует себя словно бы подвисшим в воздухе, не зная, как истолковывать ваши слова. Для него любая фра­за, если она не построена на энциклопедических терминах, имеет два или больше смысла. Поэтому Гексли может понять ваш рассказ совершенно не так, как вы имели целью его преподнести. У Гек­сли, как и у Дона, особенное восприятие. Он ло­вит картинку вашего образа из рассказа. Но если Дон ловит образ объекта, рассуждая и задавая вопросы о вещах, к объекту применимых, то Гек­сли интересуете лично вы, и поэтому он воспри­мет рассказы о ваших стычках с носильщиками на вокзале, разговоре со стюардессой в самолете, администратором в гостинице, экскурсоводом в автобусе. То есть вы сами через призму того, как и с кем вы общаетесь. Гексли в любых слу­чаях неконфликтен, только, общаясь, он стано­вится похож на задиристого мальчишку, прояв­ляя легкую напористость. Всерьез злится Гексли только тогда, когда договориться — реализовать нормальные человеческие отношения — невоз­можно. А вообще Гексли живет в своем ритме. Поэтому если вы работаете на предприятии/в уч­реждении с жестким расписанием, у вас, скорее всего, нет Гекслей. Они терпеть не могут жестких расписаний, поскольку с ними, увы, договорить­ся невозможно.

Сенсорики

СЛЭ, СЛИ, СЭИ, СЭЭ (Жуков, Габен, Дюма, Наполеон)

В зависимости от базовой функции общими для всех сенсориков качествами являются практич­ность, наблюдательность и умение разобраться в материальном мире. При этом различаются белая сенсорика — сенсорика ощущений (умение создать комфорт, оценить удобство или неудобство вещей) и черная сенсорика — волевая сенсорика (умение оценить форму вещи, ее внешние качества, прояв­ление воли и настойчивости).

Габен и Дюма являются белыми сенсориками. По этой причине они любой ценой желают со­хранить атмосферу общения вокруг них. Но если Дюма завоевывает ее шутками, смехом, т. е. про­являя эмоции, то Габен использует для этой цели логику.

Дюма

Если слушать ваш рассказ о Гондурасе подкатится некто кругленький, с подпрыгивающей походкой, вы, вероятно, привлекли Дюму. Можете собой гор­диться. Присутствие Дюмы, как и Есенина, озна­чает, что вы умеете рассказывать интересно и без особенной хаотичности. Дюма, как и Есь, любит четкость в изложении. С той разницей, что Есенин испытывает уважение к любой информации в виде планов и инструкций, а Дюма примет только то, что ему понравится. И если эстет Есь производит впечатление нежного цветка, то Дюма несколько похож на мячик и скорее покажется вам забавным. Причем вы не дождетесь от Дюмы вопросов о язы­ке, флаге и дорожных указателях в Гондурасе. Его будут интересовать, мягкие ли кровати в номере, вкусно ли вас кормили, жарко ли там и т. д. То есть вопросы человеческих ощущений для него важны в первую очередь. Причем если Есенин, как пра­вило, мягко-сдержан, то Дюма, хоть и старается быть ровным и холодноватым, все равно начинает реагировать довольно эмоционально. Но его эмо­ции смягчены подсознательным желанием — быть приятным, он не любит конфликтов, сознательно их избегает и старается не провоцировать. Дюма с удовольствием посмотрит фотографии, особенно реагируя на те, где изображены люди с яркими про­явлениями эмоций. К примеру, широко раскрытый в крике рот на фотографии просто приведет Дюму в восторг. А если изображены еще и теплые компа­нии, занимающиеся поеданием чего-то вкусного, то Дюма не выдержит, пойдет и возьмет свой пи­рожок, заботливо оставленный с обеда. Только не удивляйтесь, услышав потом от нескольких человек историю вашего путешествия в сильно приукра­шенной форме. Дюма не в силах точно передавать одни и те же факты, ему это кажется банально-скучным. Впрочем, не переживайте. Даже если бу­дут говорить, что кровати в Гондурасе застелены натуральным шелком ручной работы, — лично вам это ничем повредить не сможет.

Габены

Габены, также как и Дюма, любят приятную бес­конфликтную атмосферу. Но если Дюма прини­мает участие в создании этой атмосферы смехом и шуточками, то Габены поступают по-другому. Они безэмоционально (тон их походит на тон Баль­заков) примутся отвечать почти на каждую вашу фразу. Но если цель Бальзака — в получении ин­формации, то цель Габена в том, чтобы не нару­шалась его атмосфера. И в попытках ее сохранить практически ни одна ваша фраза не останется без комментария, причем с вами могут согласиться (обязательно вслух) и также вслух не согласить­ся. Если он по каким-то причинам думает, что в Гондурасе средняя температура +27 °С, в то вре­мя как вы называете цифру +30...+35 °С, то будет настаивать на своем, что бы вы ему ни говорили в ответ. Потому что его согласие с вами нарушит его внутреннее ощущение удобства. Он, как любой логик, будет приводить кучу фактов в обоснова­ние своего мнения. К примеру, «там никто ничего точно замерять не будет», «просто именно это лето вообще было жарким», «у вас в номере не работал нормально кондиционер», «ваш отель стоял на са­мом солнцепеке». Габен способен упираться весь день, не повышая голоса. Если вы просто пожалу­етесь, что на экскурсиях было душно и возникали проблемы с питанием, Габен немедленно укажет, что именно нужно делать в таких ситуациях, в том числе и «заранее». Они очень практичны и имеют технологический склад ума. Причем ему не важно, что вы не просили совета, а просто высказали эмо­ции. Габены плохо себе представляют, что такое эмоции и каким образом «на эмоциях» можно что-то сказать. Он воспримет вашу жалобу как призыв к немедленному отклику в форме совета с его сто­роны и очень удивится, если вы рассердитесь. Если Габен заводит, к примеру, электронный дневник, то ни один комментарий к его посту не останется без ответа. Потому что любой ответ для него Габен воспринимает как посягательство на свою атмо­сферу и тут же пытается вернуть свои права. Даже оставив «ага» в качестве согласия, Габен ошутит, что остался хозяином положения. К примеру, Макс вообще станет отвечать, только если сам за­дал вопрос и получил на него кучу ответов или если ситуацию, изложенную Максом изначально, автор комментария не понял и человек этот относится к «своим». Или же в комментарии имеет место быть прямое указание типа «тебе надо», а указаний в свой адрес Макс не терпит.

Жуков и Наполеон сводят свое мнение к актив­ному проявлению воли. С той разницей, что Жуков в состоянии его объяснить логично, а Наполеон в состоянии подать его, видоизменяя для каждого человека, с которым он общается. Поэтому для первого характерно быть неформальным лидером довольно-таки разношерстного коллектива, а для второго — царить в кругу именно единомышлен­ников.

Жуков

Вам толком не удастся рассказать о своей поездке при Жукове. Если у вас и образовалась шумная компания, в которой вы царили до его прихода, то с приходом Жукова «царем» будет он. По причине того, что Жуков сразу возьмет инициативу в свои руки, прервет ваш рассказ и начнет задавать вам вопросы, интересующие его самого. Причем вроде бы дипломатично рассуждая, но при этом начисто пресекая ваши попытки говорить без его позволе­ния и в ненужном ему направлении. Ему неинте­ресны лично ваши эмоции — только информация, которую он для себя поставил целью получить от вас. После общения с Жуковым у вас останется ощущение, что вы побывали на ковре у начальства и отчитались в проделанной работе. При этом ин­формация о вашей поездке останется не от ваших ответов, а от слов Жукова, который будет стре­миться после каждого вашего ответа оставить за собой последнее слово. Не потому, что он желает сохранить атмосферу для себя, как Габен, или для окружающих, как Дюма. А потому что для него са­мое главное — проявить активную волю и остать­ся хозяином положения, несмотря ни на что. Чем упорнее будет сопротивление, тем сильнее на вас будут давить. Если вы впрямую не отвечаете на вопрос, то его с подачи Жукова задаст кто-то еще (третье лицо) из собравшейся вокруг вас компа­нии.

Жуковы любят то, что сочетает силу и быстроту. Поэтому если он и станет смотреть фотографии, то внимание обратит на машины, автобусы — сло­вом, на объекты крупные, ярко окрашенные и же­лательно движущиеся.

Наполеон

Если Жуков подойдет к вам сам и только после этого подтянутся остальные, Наполеон, как пра­вило, подойдет с небольшой, искренне обожающей его «свитой», поскольку он как никто другой уме­ет сплотить любящих его людей возле себя. Ваш рассказ будет слушаться вроде бы с искренним интересом, но в любой момент Наполеон может переключить внимание с вас на себя какой-ни­будь фразой, к полному восторгу «свиты». Кстати, он также любит исключительную точность, почти «энциклопедичность» выражений, как и Гексли, поскольку не умеет мыслить логически. Но Гекс­ли обращает внимание на вашу манеру общать­ся с другими, чтобы уловить лично ваш образ из рассказа, чтобы понять, какой вы человек и как с вами надо общаться. А Наполеон ставит целью узнать, каким образом вами можно манипулиро­вать. Если Гексли будет весело смеяться, то Напо­леон станет очень внимательно фиксировать ваши слабые и сильные места. Чтобы в будущем знать, войдете ли вы в его свиту или нет, можно ли от вас чего-то добиться (а если можно, то в какой форме), будете ли вы ему полезны (а если будете, то в чем). Гексли просто хочет научиться общаться с вами, а Наполеон — понять, станете ли вы ступенькой для него, чтобы самому возвыситься еще больше. При этом Наполеон вовсе не бесчувственный, он искренне расположен к своим «ступенькам», про­являет к ним внимание, позволяет проявить им внимание к себе и очень не любит, когда одна из «ступенек» срывается. Он бесконечно переживает, если в его «свите» ссоры. Резко порвать отношения он не в силах, т. е., поссорившись со «ступенькой», он первым извинится. Но если ссоры будут часты­ми, то одну «ступеньку» заменят другой, но никог­да не сделают этого резко, а как бы постепенно удаляя человека от себя. В то время как тот же Жу­ков во время «бунта на корабле» громко заявляет: «Или по-моему, или я ухожу!» — чтобы другие чле­ны коллектива, признающие его лидерство, или одернули зарвавшегося, чтобы вернуть его «в ло­но», или же публично предали анафеме.

Этики

ЭИИ, ЭИЭ, ЭСИ, ЭСЭ (Достоевский, Гамлет, Драйзер, Гюго)

В зависимости от того, экстраверт человек или ин­троверт, этика эмоций бывает черной, т. е. экстравертной, сопровождаемой ярким выплеском эмоций во внешнюю среду, и белой — когда эмо­циональный выброс происходит внутри человека, а во внешней среде проявляется спокойное, «про­хладное» поведение.

Достоевские и Драйзеры как белые этики, гру­бо говоря, ратуют за внешнее соблюдение прили­чий. С той разницей, что Достоевский делает это потому, что считает, что «все люди должны быть добры друг к другу» как творческий черный интуит, а Драйзер — потому, что «я так сказал» — как творческий черный сенсорик.

Достоевский

Если вы недовольны поездкой в Гондурас или во­круг нее собирается разгореться скандал, Досто­евский выйдет на сцену в любом случае по при­чине того, что очень чувствителен к атмосфере, в которой находится. Его угнетают крики и ссоры, поэтому он всегда выступит примирителем в слу­чае конфликта. Только сделает он это своеобразно. Для него нет «плохих» и «хороших». Для него есть люди, которые могут быть кем угодно с любыми проблемами и неприятностями, но которые обяза­ны себя вести с сохранением внешних приличий по отношению друг другу. То же самое он относит и к себе. Церковным голосом он примется вещать, что нужно быть добрыми друг к другу, возлюбить ближнего своего (кстати, среди Достоевских много верующих). При этом Достоевскому ни разу не ин­тересна причина конфликта, и узнавать ее он не станет. Собственно, по этой причине конфликтую­щие стороны часто вместо отношений друг с другом начинают выяснять отношения с ним в форме: «Ну чего ты лезешь, если тебя не касается?!» — и все шишки сыплются на «примирителя». Впрочем, До­стоевский вовсе не такой бесчувственный, каким хочет казаться, и у него периодически случаются сильные эмоциональные срывы.

Драйзер

Если вы рассказываете медленно, со вкусом опи­сывая события, или долго останавливаетесь на ка­ких-то мелких вопросах, всегда найдется нетерпе­ливый, который станет вас подгонять, восклицая что-то вроде: «Я бы в сто раз быстрее рассказал, чтобы время ни свое, ни людей не отнимать». Мо­жете не сомневаться, перед вами Драйзер. Драйзе­ры очень ценят время вообще, чтобы позволить его бессмысленно расходовать. При этом «люди» могут совершенно не тяготиться длинным рассказом, но Драйзер всегда уверен в своих словах, тем более что среди слушателей найдется парочка таких, которым скучновато слушать по каким-то своим причинам. Таких людей Драйзер безошибочно заметит и представит вам в качестве доказатель­ства, если вы, конечно, в этом нуждаетесь. Пото­му что Драйзер прекрасно определяет расстановку сил и знает, как и на кого следует надавить, чтобы заставить поступить по-своему. В этом он похож на Макса, который тоже знает, на кого и как на­давить, и тоже не любит терять времени даром, только с разницей, что Максу, скорее всего, будет безразлично на самом деле, отрывают ли «людей», если, конечно, эти люди — не его подчиненные.

Гамлеты и Гюго сходны в том, что оба проду­цируют эмоции во внешнюю среду. Разница в ма­нере это делать — творческой функции. Гамлет делает это, воплощаясь в разные образы, в про­сторечии — «выделывается», поскольку он белый интуит, а Гюго — через прикосновения к людям, поскольку он белый сенсорик, познающий мир че­рез свои ощущения.

Гамлет

Если вы увидите человека, который практически изображает ваш рассказ о Гондурасе в лицах или во время вашего рассказа о разговоре с админис­тратором вдруг изобразит вас, копируя ваши ин­тонации, вполне возможно, что перед вами Гам­лет. Особенность Гамлета в том, что лучше всего ему удается изображать «пострадавшие» сторо­ны, поскольку это предполагает больше эмоций, а Гамлеты весьма эмоциональны. Помимо этого, они очень уважают официальных лиц, если их ранг выше ранга Гамлета (поэтому администра­тора Гамлет точно изображать не станет). Будьте готовы к тому, что актер-Гамлет во время вашего рассказа переключит внимание на себя, однако, если вы сделаете попытку резко оборвать его, он станет играть образ короля в изгнании. Надавите еще, и он может взорваться. Гамлеты не терпят открытой грубости по отношению к себе, хотя при посторонних они способны сдержаться. При этом все равно он добьется своего. Внимание людей (позитивное или негативное — уже второй воп­рос) — для Гамлета главное. Он, скорее всего, не будет стоять вместе со всеми. Гамлеты не любят толпы, поскольку не любят прикосновений чужих людей и очень восприимчивы к их эмоционально­му фону. Отсюда боязнь Гамлета «слиться с толпой» или «утонуть в толпе». Он предпочтет устроиться чуть поодаль, выбрав себе как бы сцену, откуда он сможет начать шоу. В конечном итоге Гамлет с удовольствием посмотрит фотографии поездки, но желательно, чтобы на них не было людей. Лица и эмоции, застывшие на них в момент съемки, очень мешают Гамлету, заслоняя его восприятие своим фоном и отвлекая внимание (скажем, с пейзажа) на себя. Тот же Джек, который воспринимает лю­дей как куклы, только порадуется лицам на фото­графии. А Гамлет воспримет лицо на фотографии как насильно навязанное ему, и ничего, кроме зло­сти и раздражения, у него это не вызовет, посколь­ку он не терпит принуждения.

Гюго

Гюго вполне способен встретить вас из поездки выражениями бурной радости, а в следующую секунду торопливо прокричать уже с лестницы: «Потом поговорим, у меня дела!» При этом дела у Гюго имеют обыкновение не кончаться. По­этому «поговорить» с ним вряд ли удастся, мак­симум — «перекричаться» парой фраз. Но Гюго каждый раз станет демонстрировать знаки рас­положения к вам на ходу. Они вечно торопятся. Гюго, как человек, умеющий ценить разные нова­торские и необычные идеи, вполне может после вашей поездки в Гондурас подбить вас на поездку по Амазонке на каноэ, причем идти туда через Урал, если вдруг эта идея покажется ему чем-то привлекательной. Они энтузиасты. Если же вам все-таки удастся рассказать Гюго о Гондурасе, то возмущаться и радоваться за вас в процессе рас­сказа он станет гораздо больше, чем радовались и возмущались вы в момент самого события (если вы, конечно, сами не Гюго). При этом он будет од­ной рукой писать текст, параллельно говоря по те­лефону, и вы ни на секунду не почувствуете, что на вас не обращают внимания. Внимания у Гюго хватает на все.

 

***

    Вот, примерно, такие пироги. А на этом при­мере можно поиграть в любую другую игру. На­пример, «Сегодня я получу продвижение по служ­бе», или «Сегодня эта девушка согласится пойти со мной на свидание», или что угодно в подобном роде. К Максу надо зайти с этой стороны, Габену нажать на эту кнопочку, Бальзака молча взять за руку, бросить плащ в грязь перед Гамлетом или назвать «очаровательной» безделушку, стоящую на столе у Есенина. И конечно, думать про себя: «Сегодня начальник-Штирлиц даст мне прибавку к зарплате». И даст, никуда не денется. Порадует­ся дуалу, уважит контролера, снисходительно по­хлопает по плечу подконтрольного. Но все сделает. Это ли не волшебство?

 

 

Отрывок из книги    Норбеков, М. Философия Мастера Игры, или Как заставить жизнь играть по твоим правилам. – Спб.: Невский проспект; Вектор, 2007. – 160 с. – (Другой Норбеков).

 

Этот материал можно скачать в формате WORD:    igrok.doc